Мег спросила:

– Ладно, хорошо, но при чем же тут эхтры? Ведь за всем этим стоят эхтры, верно?

– За войной всегда стоят эхтры, – откликнулся Прогиноскес.

Мег горестно обратилась к Сенексу, спокойному и могучему, точно дуб, но, в отличие от дуба, гибкому, способному гнуться вместе с ветром и волнами.

– Сенекс, мы присланы, чтобы вам помочь, но мне не хватает сил, чтобы бороться с эхтрами. Я не могу помешать Споросу и прочим фарандолам убивать фарров. Сенекс, но ведь если им это удастся, они убьют и самих себя тоже, да?

– Да, – холодно и спокойно ответил Сенекс.

– Но это же безумие, – сказал мистер Дженкинс.

– Любая война – безумие, – ответил Прогиноскес.

– Однако, насколько я понимаю, – продолжал мистер Дженкинс, – мы сейчас являемся микроскопической частицей Чарльза Уоллеса?

– Так и есть.

– То есть если в то время, как мы находимся здесь, в этой самой митохондрии, Чарльз Уоллес умрет, то, следовательно, и мы… э-э… как бы это сказать…

– Тоже умрем.

– То есть мне придется бороться не только за жизнь Чарльза Уоллеса, но и за жизнь Мег, и Кальвина, и…

– И за вашу тоже.

Мег чувствовала, что своя собственная жизнь мистеру Дженкинсу совершенно безразлична. А принять ношу его заботы о себе она была пока не готова.

– Не об этом сейчас надо думать! Думать надо о Чарльзе!

Прогиноскес обратился к ее мыслям:

– Сейчас ты не можешь проявить заботу о Чарльзе Уоллесе иначе, как заботой о Споросе. Как же ты не понимаешь, что все мы – часть друг друга и эхтры пытаются нас расколоть точно так же, как пытаются разрушить все Творение?

Пляшущие фарандолы все кружили и визжали, и Мег показалось, что она слышит голос Спороса:

– Мы не хотим быть ничьей частью! Мы – фарандолы, мы завладеем всей Иадой! А потом… – И жуткий пронзительный хохот ударил в уши Мег.

И снова она кинулась в пляску, пытаясь вырвать Спороса из хоровода.

Однако Сенекс остановил ее силой своего вникания:

– Нет, не так. Силой тут ничего не сделаешь!

– Но ведь Споросу же надо Углубиться! Он же обязан!

И тут Мег краем сознания уловила перезвоны. Это Кальвин приблизился к Споросу, пытаясь дотянуться до него своей мысленной речью.

Ответ Спороса был резким и дребезжащим, однако Спорос все же вышел из буйного хоровода и повис на его периферии.

– Для чего вообще Мевурах отправил со мной в Иаду вас, чуждые формы жизни? Чем вы можете помочь моему обучению? Творить музыку мы и сами умеем. В вас мы не нуждаемся!

Мег ощутила вулканическую вспышку Прогиноскеса, почувствовала могучий порыв ветра, палящие языки пламени.

– Дурень ты, дурень! – мысленно воскликнул Прогиноскес. – Мы все нуждаемся друг в друге. Каждый атом во Вселенной зависит от других атомов!

– Ну, мне вы не нужны.

Прогиноскес внезапно ответил тихо и просто:

– Ты мне нужен, Спорос. И мне, и всем нам. Ты нужен Чарльзу Уоллесу.

– Мне Чарльз Уоллес не нужен!

– В самом деле? – переспросил Кальвин. – А что будет с тобой, если с Чарльзом Уоллесом что-то случится? Кого ты вообще слушаешь?

Спорос отстранился. Мег вообще перестала его чувствовать.

Кальвин исходил беспомощностью и разочарованием:

– Я не могу до него дотянуться! Он ускользает от меня всякий раз, стоит мне подойти поближе.

Спороса втянули обратно в хоровод. Окруженный фарр обмяк и сник, жизнь стремительно покидала его.

– Его песнь затухает, – скорбно произнес Сенекс.

– Его аннулировали. Задули, как свечу, – мысленно ответил Прогиноскес.

Сенекс скорбно опустил перистые листья:

– Спорос и его поколение прислушиваются к тем, кто стремится заглушить наше пение. К тем, кто стремится погасить свет песни.

Мистер Дженкинс пророчески воздел свои призрачные руки:

– Убить песнь – вот единственное спасение!

– Нет! – вскричал мистер Дженкинс. – Ты лишь мое зеркальное отображение! Ты ничто, ты пустота!

«Пустота… пустота… пустота…» – гулко, бесконечно повторяясь, откликнулось эхо. И всюду, куда Мег ни обращала свой мысленный взор, она встречала лишь отражения Дженкинса-эхтра.

– Как же вы не понимаете, что эхтры – ваши спасители? Когда все станет ничем, не будет больше ни войн, ни болезней, ни смерти! Не будет нищеты, не будет боли, не будет трущоб, голода не будет…

– Не будет больше песни! – вмешался Сенекс, перебив эхтра своей мысленной речью.

– Не будет звезд, не будет херувимов, не будет лунного света над морем! – подхватил Прогиноскес.

– Не будет больше дружных обедов за столом! – поддержал Кальвин. – Никто не преломит хлеба, не выпьет вина с друзьями…

– Вы ничто! – яростно вникла Мег ближайшему Дженкинсу-эхтру. – Вам пришлось украсть мистера Дженкинса ради того, чтобы стать хоть чем-то! Прочь! Вы ничто!

Тут она обнаружила, что до нее пытается достучаться настоящий мистер Дженкинс:

– Природа не терпит пустоты!

– Значит, пустоту надо заполнить, – ответил Кальвин. – Ничего другого не остается.

– Но как?

– Если эхтры – ничто, пустота, значит эту пустоту можно заполнить.

– Да, но чем же нам заполнить ее?

– Быть может, вы недостаточно сильно хотите ее заполнить, – спокойно вник Сенекс. – Быть может, вы до сих пор не сознаете, как много поставлено на карту.

– Я еще как сознаю! Маленький мальчик, мой брат, – ты что-нибудь знаешь о моем братике?

Сенекс откликнулся замешательством. Слово «брат» вызывало у него соответствующие чувства, ведь все фарры в каком-то смысле братья. Но слова «маленький мальчик» для него ничего не значили.

– Мне известно, что галактика, где я обитаю, больна, быть может, даже умирает…

– Так это и есть Чарльз Уоллес! Это мой братишка! Для вас он, может, и галактика, но для меня-то он просто малыш, такой как… как Спорос!

Она отвела свое вникание от Сенекса и направила его в сторону бешено пляшущих фарандол, которые уже окружили нового фарра. На этот раз она вникала осторожнее. Как она может знать, который из них Спорос?

Дженкинс-эхтр пронзительно заржал:

– Это не имеет значения! Ничто не имеет значения!

Грубый лязг нарушил мелодию фарров, которые все еще пели.

И вновь Мег почувствовала, как митохондрия сбивается с ритма. Иада страдала. Мег вдруг вспомнила тех фарандол, что спасли ее от эхтра, когда Прогиноскес перенес ее в Иаду. Нет, не все фарандолы встали на сторону эхтров! Но… А вдруг те, которые аннулировали себя ради того, чтобы она могла жить, были единственными, кто готов был бросить вызов эхтрам?